Эрик Булатов
вопрос: Сегодня ваши полотна стоят миллионы. Однако было время, когда отечественный Минкульт ставил на ваши работы печать со словами: “Разрешено к вывозу. Художественной ценности не имеет”.
-ответ: Действительно, все мои картины уехали из России с этой печатью. Да и вообще мало кому нравилось то, что я делал. Ни один из наших замечательных искусствоведов, даже самых передовых, ни разу не был в моей мастерской. Никто не сказал мне доброго слова. Все делали вид, что меня нет.
в: В результате ваших картин почти нет в России.
-о: Практически нет. В Русском музее всего одна — подарок немецкого коллекционера. Я только что написал работу для Третьяковки, где есть еще три мои старые работы. Мои картины приобрели фонд “Екатерина”, коллекционер Игорь Маркин для своего музея. Вот и все.
в: Означает ли это, что на Западе к вам по-прежнему больший интерес, чем в России?
-о: Не могу так сказать. В России после прошлогодней выставки в Третьяковской галерее ко мне интерес очень большой. Я никогда не думал, что такая выставка возможна, и на такой триумф, разумеется, не рассчитывал.
в: Когда-то вы в течение 30 лет зарабатывали на жизнь иллюстрациями детских книжек. Это не было для вас простой халтурой?
-о: Нет. Можно было заниматься и живописью — не бог весть какие требования предъявлялись тогда госкомиссиями. Но после института я твердо решил, что в своем деле должен быть совершенно свободен от государства. Детская иллюстрация оказалась наилучшим выходом. Мы работали вдвоем с Олегом Васильевым, добросовестно и не без удовольствия.
в: В 1980 году вы написали свою знаковую картину “Живу — вижу”, использовав фразу вашего любимого поэта Всеволода Некрасова.
-о: В этой формуле мое кредо. Целиком некрасовская фраза звучит так: “Я, хотя не хочу и не ищу, живу и вижу”. То есть не выискиваю что-то специально, не стараюсь найти что-то ужасное или прекрасное, антисоветское или наоборот. Но я живу в этом месте в это время и обязуюсь не соврать, не отворачиваться от того, что происходит вокруг меня.
в: Потом появились ваши полотна “Революция — перестройка”, “Слава КПСС” и даже “Черный вечер, белый снег”. Каково для вас значение слова?
-о: Картина “Слава КПСС” появилась в 1975 году, и в профессиональном плане она для меня важнее, чем “Живу — вижу”. В “Славе КПСС” два действующих лица, два мира: небо с облаками и эти слова, написанные большими красными буквами.
Для меня очень существенно, что буквы и облака изображены не в одной плоскости, а расходятся. Такой стереоэффект возникает в сознании зрителя — небо уходит далеко от этих слов.
И в этом смысл картины: небо — это пространство свободы, куда нас не пускают красные буквы “Слава КПСС”.
в: Ваши полотна “Libertй”, “Советский космос” с Брежневым вошли во французские школьные учебники…
-о: В свое время меня спрашивали про “Советский космос”: “Почему вы не лауреат Сталинской премии, не народный художник СССР? Почему эта картина запрещена?” В моих работах присутствует элемент провокации.
Политической критики в картинах нет — только потребность показать ненормальность той жизни, которая воспринималась нашим сознанием как нормальная. Чтобы зритель извне увидел эту ситуацию и воспринял как свою собственную жизнь. Иногда меня стараются представить политическим художником, но это неправда.
Вот у Оскара Рабина позиция героическая. Он мужественно выступает против того, что есть. Я же — “живу и вижу”.
в: Можно ли считать вас художником слова?
-о: Не думаю. Я вообще противник литературности в искусстве и считаю, что картина должна сама себя объяснять и не нуждаться в каких-то подпорках — пояснительных, литературных.
в: Справедливо ли считать вас представителем соц-арта?
-о: Меня во многие записывали направления — и в фотореализм, и туда, и сюда. Но надо слишком много ампутировать, чтобы запихнуть меня в то или иное движение.
Что касается соц-арта, то, как бы я ни относился к нему, мои картины “Горизонт”, “Добро пожаловать”, “Советский космос” или “Слава КПСС” очень для него важны.
Однако наш соц-арт — в сущности, советская форма американского поп-арта, который ввел в искусство целую зону человеческого окружения — телевидение, рекламу, консервные банки, всю эту “вторую реальность”. А у нас в СССР второй реальностью была идеологическая продукция.
в: Сегодня торжествует инсталляция, заполонившая все музеи и галереи. Не навязывают ли инсталляцию нам, зрителям?
-о: Есть такое ощущение. Пытаются управлять искусством — это очень опасная вещь.
в: И кто же управляет? Арт-критик, куратор, галерейщик?
-о: Не галерейщик, конечно, а кураторы и арт-критики. Когда искусство после революции стало непонятным широким массам, возникла потребность в толмачах — посредниках между искусством и зрителями. Но они, вместо того чтобы выполнять свою посредническую миссию, возомнили себя хозяевами и стали командовать. Скверное это дело.
в: Сожалеете ли вы, что современное искусство оказывается как бы без зрителя, который вроде и не нужен? Художник пишет, клиент покупает. Ну а публика… “Придет, натопчет и только грязь нанесет”, — говорил один галерейщик.
-о: Это и есть опасная ситуация. В ХIХ веке искусство боролось с толстосумами, которые считали себя хозяевами и диктовали свои условия. Искусство доказывало, что оно вправе иметь свои законы, быть самостоятельным и независимым. И доказало, но потеряло непосредственный контакт со зрителями. А дальше возникло то, о чем мы с вами уже говорили, — посредники.
в: Возможна ли кардинальная переоценка ценностей? “Современное искусство непобедимо, — утверждает известный художник Максим Кантор. — В него вложено уже столько денег, что оно просто не может упасть в цене”.
-о: В это я совсем не верю. Время — единственный критерий, который есть и будет. Оно обязательно все расставит по местам. Для времени совершенно безразлично, вложены деньги или нет.
в: Не секрет, что многие современные художники и рисовать не умеют. Но на Западе лелеют индивидуальность.
-о: Индивидуальность в искусстве — в том числе и в русском — всегда ценилась. И ценится. Но сначала надо научиться рисовать — это мое глубокое убеждение. Отказываться можно только от того, что у тебя есть. Меня приглашали читать лекции в Дюссельдорфе — там вообще ничему не учат, уж, во всяком случае, не учат рисовать. Считают, что обучение ремеслу мешает расцвету индивидуальности.
в: Вас когда-то связывали творческие и дружеские контакты с писателем Владимиром Сорокиным.
-о: Я, можно сказать, стоял у колыбели его творчества. Он пришел ко мне со своими рисунками, а под влиянием моей картины бросил рисовать и стал заниматься литературой. Сначала мне было очень интересно. Но, когда все явственнее стал проступать его врожденный садизм, который он так пестовал и лелеял, я с н им совершенно разошелся.
в: Вы считаете общим делом российских художников утверждение русского искусства как равноправного в ряду европейских. Что надо для этого делать?
-о: Доказать, что мы имеем право на существование. Не потому, что мы лучше, а потому, что мы другие. Только сейчас во Франции начинают понимать, что Ларионов и Гончарова, прожившие в этой стране всю жизнь в нищете, были замечательными художниками.
До сих пор наш авангард 1920-х годов трактуется как десант западной культуры в русское искусство… Единственный, кого здесь признали, — Шагал. Но все равно Западу придется признать, что русское искусство было и есть и представляет собой некое единое понятие. Мои мозги сформированы русской культурой, я целиком ей обязан.
И что же мне дурака-то валять и изображать из себя нечто такое, чего нет?
в: Можно ли считать, что Булатов вернулся в Россию?
-о: Да он и не уезжал.
Источник: http://biozvezd.ru/erik-bulatov
Эрик булатов биография личная жизнь
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией
Булатов
.
Эрик Владимирович Булатов (род. 5 сентября 1933 года, Свердловск) — один из самых известных современных русских художников. Один из основателей соц-арта.
Биография
Родился в 1933 году в Свердловске (ныне Екатеринбург).
Отец — Владимир Борисович, родом из Саратова, был партийным работником (вступил в партию в 1918 году), в 1944 году погиб на фронте, мать Раиса Павловна — из города Белосток (Польша), нелегально эмигрировала в Россию в возрасте 15 лет; уже через три года устроилась на работу стенографисткой — несмотря на то, что по приезде не знала русский язык (владела только польским и идишем).
По словам Эрика Булатова, его отец почему-то очень верил в то, что он будет художником.
В 1958 году окончил Художественный институт имени В. И. Сурикова. С 1959 года работал в детском издательстве «Детгиз» вместе с И. И. Кабаковым и О. В. Васильевым. Выставочную деятельность в Москве начал с 1957, а с 1973 года уже за границей.
Характерным и узнаваемым творческим методом Булатова является столкновение плакатного текста, выхваченного из контекста советской действительности, с фигуративной (чаще всего пейзажной, заимствованной из массовой печати) составляющей. В результате художнику удаётся предельно доступным образом проиллюстрировать абсурдность действительности, перенасыщенной символикой советской пропаганды.
Помимо работ соц-артовской тематики, ещё в своих ранних работах Булатов разработал теорию взаимодействия картины и пространства. В этих его произведениях заметно влияние Фалька. Сильный, своеобразный этап его творчества, неоценённый по достоинству в контексте истории искусства.
Работы Булатова постоянно выставляются на аукционные торги современного искусства. Так, на аукционе «Филипс» работа «Советский космос» ушла примерно за 1,6 млн долларов, ещё два полотна на советскую тематику, в том числе «Революция — перестройка», были проданы по миллиону долларов за каждое, что сделало Булатова одним из самых дорогих современных русских художников.
С 1963 г. до конца 1960-х Эрик Булатов экспериментирует с различными модернистскими стилями в живописи, обнаружил свой интерес в анализе пространственных, световых и цветовых качествах картины.
В СССР художник не мог выставляться по соображениям цензуры, лишь в 1965 и 1968 прошли кратковременные показы его работ в Курчатовском институте и кафе «Синяя птица» в Москве.
В начале 1970-х начал создавать крупномасштабные картины, в них, как правило, он обращается к социальным темам и масс-медийным образам советской действительности: изображает лозунги, надписи, плакаты. В 1972 создает знаменитый «Горизонт». В период перестройки картина была воспринята как пародийное произведение и даже отождествлялась со стилем соц-арт.
В 1988 после серии крупных персональных выставок — в Кунстхалле (Цюрих), Центре Жоржа Помпиду (Париж) и др., а также участия в Венецианской биеннале, стремительно получил международное признание: был назван «художником перестройки» и признан ЮНЕСКО лучшим художником года. Большая часть произведений Эрика Булатова попали в западные коллекции и музеи.
С 1989 жил в Нью-Йорке, в 1992 переезжает в Париж. В 2003 впервые на родине прошла выставка его графики, а в 2006 — первый ретроспективный показ его живописных произведений (обе выставки в Третьяковской галерее, Москва).
В 2013 стал лауреатом Всероссийского конкурса в области современного искусства «Инновация» в номинации «За творческий вклад в развитие современного искусства». В 2015 году художник был приглашен для создания масштабных полотен при открытии нового здания Музея современного искусства «Гараж» в Москве.
В этом же году для экспозиции Музея первого президента России Б. Н. Ельцина создал картину «Свобода».
Живёт в Москве и Париже.
В России представлен галереей pop/off/art.
Персональные выставки
- – Skopia gallery. Женева, Швейцария
- – «Все в наш Гараж!». Музей современного искусства «Гараж», Москва
- – «ВОТ. Erik Bulatov». Kasia Kulczyk. Лондон, Великобритания
- – Эрик Булатов «ЖИВУ — ВИЖУ» . Манеж. Москва
- – «Живопись и рисунки, 1966—2013», Национальный музей, Монако, Княжество Монако
- – Эрик Булатов. Вот. Государственная Третьяковская галерея, Москва
- – «Свобода есть свобода». Кёстнеровское общество. Ганновер, Германия
- – Рисунки. Государственная Третьяковская галерея, Москва
- – «ВОТ. Живопись, графика, книги». Государственный центр современного искусства. Москва
- – Erik Bulatov. FIAC. Galerie Dina Vierny
- – «Эрик Булатов». Галерея Бломквист. Осло, Норвегия
- 1999-2000 – «Эрик Булатов». Музей Майоля — Фонд Дины Верни. Париж, Франция
- – «Эрик Булатов. Картина умерла. Да здравствует картина!». Галерея Ф. Берндта/Галерея В. Рекерманна. Кёльн, Германия
- – «Скорость. Космос. Гибрид. Власть. Становление». Биеннале в Кванчжу. Южная Корея
- – «Несовместимые пространства». Галерея Рене Циглер. Цюрих, Швейцария
- – «Несовместимые пространства». Галерея Ф. Берндта/Галерея В. Рекерманна. Кёльн, Германия
- – «Эрик Булатов». Галерея Филлис Кайнд. Нью-Йорк, США
- – Erik Bulatov. FIAC. Galerie Dina Vierny
- – Erik Bulatov. Galeria fernando Duran, Мадрид
- – «Эрик Булатов». Галерея Филлис Кайнд. Нью-Йорк, США
- – One-man Show. Institute of Contemporary Art. Лондон, Великобритания
- – Erik Bulatov. Phyllis Kind Gallery. Нью-Йорк
- – Erik Bulatov. Dany Keller Galerie, Мюнхен, Германия
- – Запуск дирижабля к 200-летию Великой Французской революции с изображением картины Э. Булатова (совместно с К. Херингом). Париж, Франция
- – «Эрик Булатов». Музей изобразительных искусств. Цюрих, Швейцария; Университетский музей Портикус
- – One-man Show, De Appel Foundation, Амстердам, Нидерланды
- – Erik Bulatov. Kunstverein, Фрайбург, Германия
- – Erik Bulatov. Kunsthalle, Цюрих
- – Erik Bulatov. Centre Georges Pompidou, Париж, Франция
- – «Ich lebe — Ich sehe». Kunstmuseum, Берн, Швейцария
- – Персональная однодневная выставка. Кафе «Синяя птица», Москва
- – Эрик Булатов/Вячеслав Калинин. Институт ядерной физики, Москва
- Элемент нумерованного списка
Награды
- – Французский Орден Искусств и литературы (словесности)
- – Орден Дружбы — за большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества с Российской Федерацией, сохранение и популяризацию русского языка и культуры за рубежом
- – Премия «Инновация» «За творческий вклад в развитие современного искусства»
- – Премия в разделе «Власть». Биеннале в Кванчжу (Южная Корея).
Работы находятся в собраниях
- Государственная Третьяковская галерея, Москва
- Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
- Государственный Центр современного искусства, Москва
- Нижегородский государственный художественный музей, Нижний Новгород
- Собрание Евгения Нутовича, Москва
- Собрание фирмы «Прома», Москва
- Людвиг Форум международного искусства, Аахен, Германия
- Музей искусств, Базель, Швейцария
- Исторический музей, Берлин, Германия
- Музей искусств, Берн, Швейцария
- Музей Альбертина, Вена, Австрия
- Государственный Музей искусств, Дрезден, Германия
- Музей Людвига, Кельн, Германия
- Музей современного искусства, Фонд Великого Герцога Жана, Люксембург
- Музей Джейн Вурхис Зиммерли, коллекция Нортона и Нэнси Додж, Ратгерс университет, Нью-Брансвик, Нью-Джерси, США
- Государственный музей современного искусства, Центр Жоржа Помпиду, Париж, Франция
- Музей Майоля, Фонд Дины Верни, Париж, Франция
- Музей ART4, Москва
Документалистика
- Весна во Флоренции. Документальный фильм. Режиссеры: Татьяна Пинская, Александр Шаталов. 2013 г. Россия-Культура. 52 минуты. Сцены из жизни художника Эрика Булатова.
- Эрик Булатов. Иду…. Документальный фильм. Режиссер: Анатолий Малкин. ИП «Малкин Анатолий Григорьевич» по заказу ГТРК «Культура». 2017 г. Россия-Культура. 26.07.2017.
Примечания
Литература
Источник: https://biografiya-kumira.ru/erik-bulatov-biografiya-lichnaya-zhizn.html
Булатов эрик владимирович
Эрик Булатов родился в Свердловске (ныне ныне Екатеринбург) в 1933 году: «Отец ездил в командировку на Урал, беременная мать поехала с ним, я там родился, а потом они вернулись», в Москву.
Отец был родом из Саратова, затем с родителями перебрался в Москву. В 1918-м отец вступил в партию, сразу после гимназии ушёл на Гражданскую войну, что стало трагедией для семьи. В 1937-м его исключили из партии, и всё шло к аресту.
«Но тут моя мать сделала простую, но очень эффективную вещь. Сняла под Москвой дачу, и отец там примерно полгода жил. Он не был крупным политическим деятелем, поэтому властям не нужно было именно его арестовать.
На каждый район была развёрстка — взять столько-то, но если этого нет, возьмём другого. Как в армию набирали, примерно так же. Когда эта кампания кончилась и отец объявился, его не тронули, восстановили в партии, но он не вернулся на партийную работу.
У него было высшее образование, и он пошёл работать учёным секретарём в Большую советскую энциклопедию».
Мать была натура романтическая и очень активная. Родилась в Польше, в Белостоке. В пятнадцать лет нелегально перешла границу: Россия — свобода, революция…
Её поймали на границе, вернули, но в конце концов она оказалась в России, не зная русского языка, у неё был идиш и польский. Но через три года она настолько освоила русский, что уже работала стенографисткой.
Сначала в Каменец-Подольском, потом в Москве…
«Мама была очень одарённым человеком и в 1920-е годы даже сдала актёрский экзамен на киностудии… Она была настроена против генеральной линии партии, против всякой власти, типичное интеллигентское сознание. Она должна была быть и против отца, их взгляды во многом были противоположны, но они очень любили друг друга».
Когда началась война, отец ушёл на фронт добровольцем и не вернулся — погиб. Семья уехала в эвакуацию — сначала в Саратов, потом в Свердловск.
«Когда мы уехали в эвакуацию, те, кого вселили в нашу квартиру, топили печку книгами. Начали с нижних полок, где были мои детские книжки и рисунки, а наверху стояли книги Ленина и Маркса.
Они, естественно, начали не с Маркса, да и лазить туда было далеко…»
С началом войны кончилось счастливое детство Эрика. «Кошмар продолжался, пока я не поступил в художественную школу. Потом пошла нормальная жизнь. Сколько себя помню, я рисовал, и рисовал хорошо. Тогда было ещё рано судить, что из этого может получиться. Это определяется годам к десяти-двенадцати, но отец поверил, что я буду художником.
Учился я в московской средней художественной школе при институте имени Сурикова, моя профессия была выбрана ещё в школе. Получилось довольно глупо. Сначала мама показывала мои рисунки разным художникам, даже Корину. Корин и другие говорили, что не нужно меня никуда отдавать, меня там могут испортить, что-то в этом роде, в общем, рано ещё.
В художественную школу принимают после пятого класса общеобразовательной. Я не знал, что есть такая школа, и узнал о ней случайно. В параллельном классе учился мой сверстник, который тоже рисовал, мы с ним конкурировали.
Как-то он мне сказал, что поступает в художественную школу, там экзамены, но он уверен, что пройдёт. Я был потрясён, узнав, что есть такая школа, побежал туда, но оказалось поздно — экзамены прошли, а новых год ждать.
Мне посоветовали подготовиться в Доме пионеров…»
Два года он занимался в кружке рисования у Александра Михайловича Михайлова, которого вспоминает с любовью и благодарностью.
На следующий год Эрик Булатов пытался поступить во второй класс художественной школы, но не прошёл по конкурсу. В 1947 году его приняли в третий класс.
После школы «как-то само собой» Булатов поступил в Суриковский институт, на живописный факультет. Поскольку школу окончил с медалью, вступительные экзамены держать не пришлось.
«Мне повезло с учителями в Московской средней художественной школе (знаменитой МСХШ), где я учился вместе с Ильей Кабаковым и Олегом Васильевым,.. с которым мы всю жизнь дружим».
«…Мы не были „парни с одного двора“. Наша дружба была именно сначала профессиональной — общность каких-то взглядов, которыми мы делились, — а уж потом как бы человеческой.
Тогда это было просто как воздух, потому что вокруг делали вид, что нас просто нет. И конечно, вот такая вот дружба, взаимная поддержка была просто необходима…
Мы с Олегом были близки по взглядам, всё время общались и друг в друге нуждались, поэтому объединились в работе».
В Суриковском институте он учился у профессора Петра Дмитриевича Покаржевского. «В художественной школе мы рисовали как сумасшедшие, работали с утра до ночи и ни о чём другом не думали.
Там учились дети привилегированных и обычных людей, но для нас это не имело значения, делились только на бездарных и талантливых.
А в Суриковском была мрачная, затхлая, провинциальная атмосфера, время было тяжёлое — конец 1940-х — начало 1950-х. Смерть Сталина…»
К концу института Булатов понял, что не должен зависеть от заказов государства, чтобы свободно развиваться. Все средства к существованию были в руках государства, частных заказов не могло быть. Значит, в живописном деле надо было искать другой способ зарабатывать деньги, чтобы он оставлял время для непосредственной работы.
«После института я чувствовал, что ничего не понимаю в искусстве, ничего не умею. Мне нужно самому переучиваться, чтобы выучиться настоящему, серьёзному искусству…
Окончив Суриковку, я впал в отчаяние: не было сознания, что я — художник, но было ощущение, что все, чему нас учили, — неправда.
От полного отчаяния мы с Олегом Васильевым стали искать человека, который мог бы что-то объяснить, и случайно вышли на Фаворского….
Фальк и Фаворский помогали понимать, осваивать своё ремесло, что для меня было неоценимой помощью, в институте я этого не мог получить. Я хотел стать серьёзным, настоящим художником, поэтому мне приходилось переучиваться. Полученного образования было недостаточно».
На переучивание ушло ещё три года. А для этого надо было не зависеть от государства, быть материально и духовно независимым. Значит, надо было искать возможность зарабатывать на жизнь не живописью.
Именно тогда очень кстати прозвучал дельный совет нынешнего классика Ильи Кабакова: «…надо идти в детскую иллюстрацию. Там работа более-менее свободная, и там поспокойней. Заработаете, а потом будете заниматься своим».
Так и случилось.
С 1959 года Олег Васильев и Эрик Булатов в содружестве создают иллюстрации к детским книгам для издательств «Детгиз» и «Малыш». «Я перепробовал разные способы. Самым лучшим для меня оказалось иллюстрирование детских книг…
Надо было как-то зарабатывать на жизнь, а рисовать картинки к детским книжкам нам с Олегом Васильевым очень нравилось… И вот мы вместе с Олегом Васильевым стали иллюстрировать детские книги и занимались этим тридцать лет».
Эрик Булатов и Олег Васильев разделили год на две части: тёмное время — осень и зима — это были детские книжки, приносившие заработки, а в светлое время — весна и лето — была работа для себя, живопись.
«Когда полгода я делал книжки, а полгода — живопись, то не всегда успевал закончить картину, а тут надо переключаться на другую работу, которая требует иного сознания и отношения. Эти переходы всегда были трудными…
И у меня развилась способность консервировать в сознании тот или иной образ. За полгода он не должен был меняться, надо было вернуться к тому месту, на котором я прервал работу.
Возможно, этот подход был мне свойственен, но он, безусловно, развился благодаря такому способу работы… Никогда эти дела не смешивал».
«Одновременно делать то и другое мы не могли. И та и другая работа требовала от нас полной отдачи. В этом смысле мы с Олегом одинаковы. Хотя я и тогда не понимал, почему для себя, и сейчас не понимаю. Это ведь работа, которую делаешь, потому что есть такое ощущение, как будто ты обязан это делать.
И если пытаешься этого не делать, то все время ощущение, что обманываешь, что жульничаешь и вообще лодырничаешь».
«Не могу сказать, что мы этим тяготились. Это было интересно. Мы делали детские книжки только вдвоём. Мы выработали такого художника, который был не Олегом Васильевым и не Эриком Булатовым. Это был некто третий.
Все наши книжки проиллюстрированы этим художником. А всего мы сделали за тридцать лет больше ста книг».
Когда дело дошло до сказок («Сказки народов мира», сказки Шарля Перро, сказки Х.К. Андерсена), на страницах детских книжек начался бурный и яркий праздник.
Некоторые исследователи даже ворчали потихоньку, что молодые художники работают в слишком «шумной» манере. Но дети, как известно, исследователей не читают.
Они просто любуются Спящей красавицей, красавицей-Золушкой и, вполне вероятно, на самом деле слышат шум весёлого придворного бала.
«Ведь дети интуитивно чувствуют, где правда искусства. Ты можешь нарисовать копию реального средневекового замка, а ребёнок скажет: не верю. Потому что точно знает, как должен выглядеть настоящий замок, а как — настоящий принц. Вот мы и пытались рисовать все «по правде».
Многие большие художники начинали с иллюстраций детских книг. Тому есть самое поверхностное, житейское объяснение. Свои «серьёзные» работы они в те глухие годы строгой цензуры не могли ни открыто продавать, ни открыто выставлять.
А ремесло детского рисовальщика давало неплохой заработок и оставляло время для тех занятий, которые они считали главными.
И здесь очень важный момент: легко подумать, что их вынужденный, наёмный труд на ниве детского иллюстраторства только отвлекал их от основной стези.
На самом деле всё было иначе. Недаром наш мудрый народ любит повторять, что «нет худа без добра». Потому что, как говорил великий пролетарский писатель Горький, «для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше».
Оказалось, что этот якобы подневольный, подённый труд дал этим художникам возможность пройти замечательную школу.
Подобно тому, как в свое время обэриуты научились неслыханной свободе, когда писали свои детские стишки, так и художники, которые прошли школу оформления книг для детей, вольно или невольно обрели свободу, которую никогда не даст академическая выучка.
Незадолго до перестройки Булатову предложили поработать на Запде. Он согласился, и они с женой уехали. После выставки в Цюрихе в 1988 году перебрались в США.
«Жили в Нью-Йорке, в артистическом районе Сохо, где множество художественных галерей. Это место обладает прекрасной аурой для творчества.
Однако тебе все время твердят: „Давай-давай, всё, что ты делаешь, — здорово, только делать надо ещё быстрее, ещё больше!“ Под таким прессом сознание художника не успевает вырабатывать новые образы и начинает клонировать собственные идеи. Мне, в общем, повезло, что мы вскоре уехали».
Они уехали в Париж. В 1992 году Минкультуры Франции предложило небольшой грант и дешёвое жильё в Париже. «Попав в Париж, Наташа сказала, что никуда больше не поедет. Мы купили квартиру недалеко от Центра Помпиду, обзавелись друзьями и так и живем…
Я считаю, у меня очень счастливая жизнь. О чём может мечтать художник, который делает то, что считает нужным, и так, как считает нужным?.. У которого нет материальных проблем и ничто ему не мешает?..
Наташа, моя жена, избавляет меня от бытовых и прочих проблем, которые были бы для меня мучительны и с которыми я, наверное, не справился бы.
Наверное, за сегодняшнее благополучие я заплатил тем, что тридцать лет даже не думал о том, что смогу показать свои картины, не то что выставить их или продать».
Замечательные иллюстраторы. Булатов и Васильев. Именно так. Как фамилия одного художника. Может быть, им и тогда было смешно разрисовывать детские сказки всякими феями и колдуньями, а может быть… В семьдесят лет даже одну детскую улыбку ценишь не так, как в сорок. А если твоим книжкам рады все?..
фото: приложение «Антиквариат» к ж. «Интерьер+Дизайн», 2008, № 1, fotodepartament
Источник: http://xn--80adcefpbn1a9bkb.xn--p1ai/artists/bulatov_ev_biography.html
Мемория. Эрик Булатов – ПОЛИТ.РУ
5 сентября 1933 года родился Эрик Булатов, один из основателей соц-арта.
Личное дело
Эрик Владимирович Булатов (82 года) родился в Свердловске в семье партийного работника и стенографистки. По его словам, отец очень верил в то, что он будет художником.
В 1958 году окончил Художественный институт имени В. И. Сурикова. С 1959 года работал в детском издательстве «Детгиз» вместе с одним из самых известных предтавителей московского концептуализма Ильей Кабаковым и известным иллюстратором детских книг Олегом Васильевым.
Выставочную деятельность в Москве начал с 1957-го, а с 1973 года продолжил ее за границей.
Основа творческого метода Булатова – столкновение плакатного текста, выхваченного из контекста советской действительности, с фигуративной (чаще всего пейзажной, заимствованной из массовой печати) составляющей.
В результате художнику удавалось максимально точно проиллюстрировать абсурдность действительности, перенасыщенной символикой советской пропаганды.
Помимо работ соц-артовской тематики, еще в своих ранних работах Булатов разработал теорию взаимодействия картины и пространства. В этих его произведениях заметно влияние Фалька.
Работы Булатова постоянно выставляются на аукционные торги современного искусства. С 1992 года живет и работает в основном в Париже, однако по прежнему считает себя русским художником, «который живет и работает во Франции».
Чем знаменит
Один из самых ярких представителей направления, получившего международное название «соц-арт». В октябре 2014 года был награжден Орденом Дружбы за большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества с Российской Федерацией, сохранение и популяризацию русского языка и культуры за рубежом.
О чем надо знать
Своими учителями Булатов называет Фалька и Фаворского, хотя он не учился у них, а только показывал свои работы, а также своих друзей по художественной школе, потому что «мы учились друг у друга».
«И потом, близкое общение с людьми, с которыми была профессиональная близость, по убеждениям, по отношению к искусству. Это, конечно, всегда помогало.
Для меня это был, прежде всего, Олег Васильев, Илья Кабаков и Всеволод Некрасов».
Прямая речь
О становлении художника: «Когда я ощутил себя художником, то есть осознал, что то, что я делаю – это мое личное дело, а не освоение чужого опыта…. Наверное, работы, с которых я начал чувствовать себя художником, и нужно считать первыми. Это были натюрморты и пейзажи, которые я написал в 1963 году. Вот с этого года я себя считаю художником».
Об обучении живописи: «Понимаете, когда в течение десяти лет каждый день вы имеете возможность рисовать и писать с натуры, только полный идиот ничему не научится. Даже если будет самый плохой педагог. Поэтому сама вот эта возможность, конечно, уже дает очень много.
Академическое обучение – это обучение ремеслу, и если ты действительно хорошо, старательно учишься, то ты, в общем, будешь хорошим ремесленником. Это важно, потому что иначе все-таки будет какой-то комплекс неполноценности и неумения.
А тут вы будете уметь нарисовать похожее лицо, сделать этюд с натуры, то есть вы будете иметь какую-то основу, а уж будете ли вы художником действительно – этому не учат, но я не уверен, что этому надо учить».
О политике: «Мальчишкой я был убежденным комсомольцем. Но уже к 1950 году я понял, что на моих глазах происходили жуткие вещи, разгром культуры и искусства. Я ненавидел эту политическую систему и до сих пор я полагаю, что необходима демократическая система, которая существует в Европе, в Америке, везде.
Ну, она нигде не идеальна, но она, тем не менее, необходима. И она необходима и в России. То, что происходит в России, по-моему, это отвратительно. Просто отвратительно. Был момент иллюзий, надежд каких-то, конечно, 1991 год, но, к сожалению, все это обернулось не так.
Вот сейчас, в конце прошлого года, начались какие-то перемены. Возникло какое-то, хотя бы, оживание в сознании людей, мне кажется. Потому что прежде была такая жуткая апатия. Мертвое, мертвое совершенно все.
И вот то, что сейчас люди как-то зашевелились и все-таки стали выражать протест против того, что происходит, какую-то слабую, во всяком случае, надежду все-таки это дает».
О любимых художниках: «Левитан, Саврасов, многие отдельные картины люблю».
4 факта об Эрике Булатове
- Мать Булатова нелегально эмигрировала в Россию из Польши в возрасте 15 лет; уже через три года устроилась на работу стенографисткой – несмотря на то, что по приезде не знала русский язык (владела только польским и идишем).
- Илья Кабаков по образованию был книжным иллюстратором, и именно он привлек Булатова к этой работе.
- Во время работы в «Детгизе» летом художники отказывались от всех заказов, чтобы заниматься собственным творчеством.
- На аукционе «Филипс» работа Булатова «Советский космос» ушла примерно за 1,6 млн долларов, еще два полотна на советскую тематику, в том числе «Революция – перестройка», были проданы по миллиону долларов за каждое, что сделало его одним из самых дорогих современных русских художников.
Материалы об Эрике Булатове
Эрик Булатов в журнале «Афиша»
Интервью с Эриком Булатовым
Статья об Эрике Булатове в Википедии
Эрик Булатов: «Это мое любимое окно, это моя любимая Москва»
Источник: http://polit.ru/news/2015/09/05/bulatov/
На подаренной Третьяковке картине Булатова был изображен сам художник – МК
Эрик Владимирович остался недоволен автопортретом и замазал его
14.06.2017 в 19:09, просмотров: 4542
Не успел Владимир Путин утром 13 июня провести награждение госпремиями в Кремле, где обратил внимание на важность поддержки музеев теми, у кого есть возможность. Как вечером того же дня на рекомендацию президента откликнулись и подарили Третьяковской галереи работу «Картина и зрители» одного из величайших русских художников современности Эрика Булатова.
Эрик Булатов с женой Натальей. Фото предоставлено пресс-службой галереи.
Галерея уже имеет три работы мастера. Но они небольшие и раннего периода творчества Булатова, когда он обращался к абстрактным формам и трансформированным элементам реальности.
«Картина и зрители» – внушительное полотно 2 на 2,5 метра – создано в 2010-е годы. К слову, Эрик Владимирович всегда отличался долгой и скрупулезной работой над своими произведениями, тем более это касается последних лет, когда его возраст перевалил за 80.
– Ни в одну картину я столько не вложил, она досталась мне очень трудно, – признается автор. – Третьяковка – единственное место, где она должна быть: у меня тут почти вся жизнь прошла. «Картина и зрители» – результат моих долгих размышлений о полотне Александра Иванова «Явление Христа народу» и о взаимоотношениях между искусством и зрителем.
В своей работе Булатов помещает внутри шедевра Иванова современных посетителей галереи. Среди них – задумавшиеся школьники, озадаченные пенсионеры в ветровках, симпатичные и не очень женщины в солнцезащитных очках…
Удивительно, как они органично сталкиваются со своими потомками в оборванных накидках и заглядываются на Иоанна Крестителя, который совершает крещение народа в реке Иордан, указывая на приближающегося Иисуса.
У Булатова на Христа указывает еще один герой, а точнее героиня – миниатюрная, очаровательная дама с рыжей копной волос. Это любимая женщина Булатова, его жена Наталья.
Зельфира Трегулова и Владимир Потанин поздравляют Эрика Булатова. Фото предоставлено пресс-службой галереи.
– Наталья, вы себя узнаете на картине? – спрашиваю у нее на церемонии.
– На этой – да. Эрик долго фотографировал экскурсоводов с посетителями у картины Иванова. Компоновал снимки, далеко не все персонажи прошли, но я прошла. Потом сказала ему: “Почему бы тебе не изобразить себя скрытно, где-нибудь в уголке, как это делали старые мастера и сам Иванов”. Он и нарисовал себя, только изображение не поучилось, и он его замазал.
Для торжественной церемонии работу разместили на мольберте рядом с полотном Иванова. Потом она переедет в Новую Третьяковку (так теперь зовется галерея на Крымском Валу), где обретет в качестве соседей другие выдающиеся произведения ХХ-ХХI веков. В какой раме она должна экспонироваться – автор еще не решил.
– Моим намерением было открыть пространство картины, чтобы зритель входил туда, – резюмирует Булатов, – чтобы сама картина входила в пространство нашей повседневной жизни. В работе отчетливо выражена моя принципиальная позиция в искусстве.
Она состоит в связывании, соединении эпох и стилей. Это не разрыв не противопоставление традиций, а связь между противоположными полюсами – между авангардом и традиционным реализмом.
Думаю, это вообще узловой вопрос, который должен разрешить проблему единства русского искусства, иначе у нас ничего не получится.
Источник: https://www.mk.ru/culture/2017/06/14/na-podarennoy-tretyakovke-kartine-bulatova-byl-izobrazhen-sam-khudozhnik.html
Обзор выставки: Эрик Булатов в 5 картинах
В ЦВЗ “Манеж” открылась ретроспектива Эрика Булатова “ЖИВУ — ВИЖУ”. Масштабы экспозиции впечатляют: собрано более 100 работ. Мы решили рассказать про выставку с помощью пяти картин знаменитого художника
Автопортрет. 1968
Автопортреты — идеальное начало знакомства с художником. Масштабы Фриды Кало по части этого жанра не превзойти никому, но так или иначе автопортрет занимает важное место в творчестве живописцев всех времен и народов — от Тициана до Сальвадора Дали.
Эрик Булатов за долгие годы работы создал несколько автопортретов. Произведение 1973 года демонстрирует молодого художника на фоне “бегущей строки” — “Входа нет”. Автопортрет 2011 года походит на религиозное изображение: фигура живописца будто светится изнутри.
Автопортрет 1968 года — одна из ранних работ Булатова. Только ленивый не распознает на полотне “привет” от Рене Магритта — повторяющиеся лица художника вписаны в черный силуэт человека в котелке.
Сюрреализм в творчестве Булатова не прижился, зато концепция “картины в картине” — вполне.
“Русский XX век I”
Эрик Булатов сталкивает в пространстве одной картины крайние противоположности: безмятежность и тревогу, полную свободу и тюремную решетку, реалистическую живопись и советский плакат.
Картины из цикла “Русский ХХ век” изображают идиллический русский пейзаж, над которым угрожающе нависает графичная римская цифра ХХ.
Пейзаж — воплощенное спокойствие русской жизни, перечеркнутой ХХ столетием: возвышается старинная церковь, вокруг — невысокие дома и избенки, на заднем плане извивается река. ХХ век вторгается бесцеремонно и символично.
На картине под номером I цифры напоминают лучи прожектора компании “ХХ век FOX” на фоне страшного красного неба. Вода в реке тоже кровавого цвета — идиома, которой соответствует образ, не требует разъяснений. На работе № II Булатов поступает более лаконично и схематично: огромные красные цифры перечеркивают патриархальный пейзаж.
“Слава КПСС”
Принадлежность Булатова к какому-то течению диагностируется с трудом: в 60-е художник занимался абстракцией, его знаковые работы относят к соц-арту, некоторые картины сродни американскому реализму в духе Эдварда Хоппера. Визитная карточка художника — лаконичные надписи, бегущие по большинству самых известных его работ.
Хрестоматийная “Слава КПСС” — наглядный пример. На голубом небе с пушистыми облаками клеймом отпечаталась соответствующая красная фраза. Небо — символ естественной свободы человека. Советский лозунг, что очевидно, символизирует твердую длань тоталитарной власти.
Небо живет и меняется: облака могут появляться и исчезать, в то время как “Слава КПСС” бессмысленно вечна, по крайней мере, до тех пор, пока ржавчина не изъест многочисленные пропагандистские щиты по всей стране, на которых набиты советские лозунги.
Хитрый замысел художника, воплощенный, казалось бы, в патриотичном формате, был настолько очевиден, что даже неискушенная прелестями авангарда советская власть считала “культурный код” и запретила картины Булатова.
“Лувр. Джоконда”
Политикой и протестом, без которых приличному художнику в Стране Советов было не обойтись, проблематика полотен Булатова, естественно, не исчерпывается. “Лувр. Джоконда” — визуальное размышление о диалоге искусства и зрителей.
Главное, что интересует художника в полотне да Винчи, — обращенность картины к зрителю.
Гипотетические посетители Лувра в работе Булатова вторгаются пурпурной массой в залы музея и заслоняют собой все и вся — остается видна лишь загадочная, немного саркастичная улыбка Моны Лизы.
Толпа напоминает фотографию из старой советской газеты, почему-то напечатанную алыми чернилами, в то время как музейные залы — непоколебимый в своей вечности реализм. Возможно ли восприятие искусства в условиях шумного, агрессивного, как красный цвет, медийного хаоса? Вопрос риторический.
“Картина и зрители” — еще одна работа на эту тему.
Полотно воспроизводит знаменитое “Явление Христа народу” Александра Иванова, около которого толпятся посетители с экскурсоводом (кстати, женой Булатова) во главе.
По-настоящему оценить работу можно, взглянув на нее из-за спин других посетителей, — тогда товарищи по толпе становятся частью произведения, а картина магическим образом превращается в инсталляцию.
“Откуда я знаю куда”
“Мой трамвай уходит”, “Черный вечер, белый снег”, “Как идут облака”, “То-то и оно” — набор фраз, использованных Булатовым, разнообразен и едва ли исчислим. Некоторые слова бегут по изображению: “Свобода” — по синему небу, “Поезд” — по рельсам.
“Мой трамвай уходит” несется вслед за опаздывающим человеком — удивительно, как наклон и расположение букв способны передать стремительное движение. Серия “Вот” — пожалуй, самая лаконичная в творчестве Булатова.
Работы — плоть от плоти более ранних “Слава КПСС” и “Живу — вижу”. “Героями” полотен являются только слова, без которых картины превратились бы в аскетичную черно-белую абстракцию. Когда задаешься экзистенциальными вопросами, декорации излишни.
“Откуда я знаю куда” — жизненный сценарий многих современных людей. Осталось только в этом признаться.
Где: ЦВЗ “Манеж”, Манежная площадь, 1
Когда: с 9 сентября по 8 октября
Источник: https://www.buro247.ru/culture/arts/obzor-vystavki-erik-bulatov-v-pyati-kartinakh.html
Эрик Булатов: «Я завидую художникам с талантом легкого артистизма» • ARTANDHOUSES
Художник Эрик Булатов — один из живых классиков русского искусства второй половины ХХ века и один из тех, чье имя хорошо известно во всем мире и музейным кураторам, и коллекционерам, и аукционистам.
Два года назад масштабная ретроспектива «Живу — вижу» в Манеже наиболее полно показала его путь в искусстве.
Теперь же в «Мастерской Петра Фоменко», в фойе Новой сцены до середины декабря расположилась небольшая экспозиция литографий Булатова— художественное дополнение к спектаклям театра — любимца московской публики.
Больше двадцати лет Булатов живет в Париже, застать его в Москве — большая удача. Воспользовавшись случаем, ARTANDHOUSES поговорил с художником о важности первого впечатления, соц-арте и социальной несвободе, русском искусстве на Западе и о том, как противостоять давлению рынка.
После Третьяковской галереи и Манежа выставка в фойе театра, даже такого замечательного, как «Мастерская Петра Фоменко», выглядит необычно. Что вас связывает с театром и чем вам интересен этот проект?
Театральную историю начну издалека. У меня непривычное и редкое имя — Эрик. Обычно оно воспринимается как уменьшительная форма. Но дело в том, что мои родители были большими театралами, и их любимым актером был Михаил Чехов. Больше всего он нравился им в роли Эрика XIV в трагедии Стриндберга. Вот так и получилось — Стриндберг, Чехов, и в результате я Эрик.
А что касается нынешней выставки, еще будучи студентом, я хорошо знал Петю Фоменко — мы с ним были приятелями. От этого времени осталось много воспоминаний, так что для меня это не один из театров, а тот, с которым непосредственно связана моя жизнь.
Когда меня попросили сделать экспозицию в фойе, мы с Наташей подумали, что серьезную выставку там делать сложно — перевозить картины из Парижа и дорого, и трудно, а вот литографии, выполненные с оригиналов моих работ, мы можем показать. Но главное, это был предлог, чтобы устроить встречу-разговор с актерами и другими приглашенными.
Если существует потребность в том, чтобы я что-то рассказал, объяснил о своей работе, я не избегаю этой возможности, наоборот, считаю это своей обязанностью.
Вы ходите в театр?
В Париже — редко, в основном когда приезжают на гастроли театры из Москвы или Питера. И кстати, всё, что театр Фоменко привозил в Париж, мы видели. В Москве, когда есть возможность, ходим с удовольствием.
У искусствоведов есть страсть к классификации искусства по стилям и направлениям, и ваше творчество часто относят к соц-арту, но вы от связи с ним открещиваетесь…
Открещиваюсь я потому, что, во-первых, основа соц-арта — это ирония. Я не против иронии как таковой, просто в моих работах иронии нет никакой и никогда.
А во-вторых, и это, наверное, самое главное, художники соц-арта вслед за мастерами американского поп-арта (потому что соц-арт, в сущности, это поп-арт на советском идеологическом материале) утверждают, что тот слой реальности, в котором мы существуем, есть единственная подлинная реальность, которой мы располагаем.
Всё остальное — какие-то реки, леса, облака — неопределенно и неясно. Когда в газете напишут, что такой-то лес вырубили, мы будем знать, что он был и его вырубили. Если по радио объявят, что война началась, значит — война. А так, кто ее знает, может, и нет ничего на самом деле.
Смысл же моей работы состоял всегда в том, что это идеологически очерченное пространство имеет предел, границу, и мое дело как художника — обозначить эту границу и показать, что ее возможно пересечь, выскочить из этого социального пространства. То есть моя задача прямо противоположна той, которую так или иначе выражал соц-арт, хотя материал тот же самый.
«Заход или восход солнца»
1989
И так же присутствует политика…
Это не политика — это наша жизнь. Она была так или иначе очерчена идеологическими стандартами, клише. Они формировали наше сознание и никуда от них не денешься.
Чтобы выразить мою собственную жизнь и ту жизнь, которую я видел вокруг, я должен был не отворачиваться, не делать вид, что я не замечаю советских распоряжений, а именно с ними работать.
Мое дело — выразить сознание людей этого времени.
С течением времени как менялся смысл, который вы вкладывали в свои работы, и менялся ли он?
Что-то, конечно, менялось. Кончилась советская реальность, я жил в другой стране, хотя тоже в социальном пространстве. Социальное пространство, как я его понимаю, не может быть свободным — так или иначе какая-то идеология им управляет. Не было коммунистической идеологии, но зато была идеология рынка, тоже опасная вещь для сознания людей, хотя и не такая агрессивная и бесчеловечная.
Она невольно с детства приучает человека к тому, что весь смысл жизни состоит в приобретении и наслаждении. В этом есть вполне понятные резоны, но если человек решает, что только ради этого он живет, то это опасно. Так что для меня проблема свободы — несвободы осталась и после отъезда из СССР. Она иначе выглядела, но она не исчезла.
Постепенно этот социальный горизонт менялся в моем сознании на горизонт экзистенциальный. Возможность выскочить за пределы социального пространства была уже очевидна, но тогда возникает экзистенциальный горизонт, который ставит в конце концов те же проблемы, но на более неопределенном и более высоком уровне.
Об этом я предпочитаю не говорить, потому что, как мне кажется, тут должны уже говорить мои работы, во всяком случае, я стараюсь этого добиться.
Вы упомянули рынок. Когда вы уехали из СССР, вы почувствовали на себе его давление и новый вид несвободы?
У меня всё счастливо сложилось — мне не нужно было ничего доказывать и завоевывать, я был уже сформировавшимся художником, и меня таким и приглашали. Я просто продолжал делать свое дело. Мои работы сразу хорошо продавались и довольно много стоили. Мы прожили с Наташей год в Америке и уже смогли купить квартиру в Париже.
Но был такой момент.
Моя первая выставка прошла в Швейцарии, в Кунстхалле Цюриха, потом поехала по Европе, была показана в том числе в Центре Помпиду и во Франкфурте в университетском музее Портикус, где ее устраивал Каспер Кениг, крупный деятель в мире искусства (в 2014 году Каспер Кениг был куратором европейской биеннале современного искусства Manifesta 10 в Санкт-Петербурге. — ARTANDHOUSES). Было обсуждение моих работ со студентами, и мне задали вопрос, действительно ли я делаю две-три картины в год. Я ответил, что да, это так. Тогда Каспер Кениг очень жестко сказал: «Это потому, что у вас провинциальное сознание. Вы жили в провинции, там так можно, а теперь вы приехали к нам, и здесь так нельзя. Вот смотрите — ваш друг Кабаков сразу сориентировался, правильно себя повел, и как хорошо всё получается. И вам надо так же». С тех пор прошло почти тридцать лет, я как работал, так и работаю, и уже никто мне не говорит, что это провинциально. Можно ли считать это давлением? Наверное, да. Но тут уж дело художника, как на это давление реагировать.
«Лувр. Джоконда»
1997–1998 / 2004–2005
Почему вы пишете две-три картины в год — вам важно осознать то, что вы в них вкладываете?
Да нет, я всегда заранее знаю, чего хочу. Просто у меня не получается, только и всего.
Мне приходится делать очень много подготовительных рисунков, чтобы понять, как выразить то, что я хочу, и найти основную пространственную конструкцию. И только когда я ее нахожу, я могу приступить к картине как таковой.
У меня никогда ничего не получается легко, всегда мучительно, с большим трудом, и я завидую художникам с талантом легкого артистизма. Но что не дано, то не дано.
На выставке в Манеже одной из центральных была работа «Картина и зрители». Вам важно быть понятым?
Конечно. Я не думаю, что кому-то это может быть неважно. Но, знаете ли, дело в том, что я не вижу разницы между собой и зрителем. Я себя самого понимаю как зрителя, на которого я ориентируюсь. Если с моей точки зрения что-то не так, то я стараюсь сделать так, чтобы это было хорошо. Конечно, если то, над чем я работал, не вызывает реакции у зрителей, это очень плохо для меня.
И тогда что вы делаете?
Я стараюсь объяснять. Наше искусствоведение в этой области очень слабо. То, что пишут о моих работах, я вообще-то стараюсь не читать, но, если случается прочесть, это, как правило, очень невпопад.
Одно дело, когда суждение исходит из того, что зритель понимает, что ты хочешь сделать, но видит, что ты этого сделать не смог, — это суждение серьезное, и с ним обязательно нужно считаться.
Но в большинстве случаев суждения бывают совершенно другие — зритель не видит того, что я на самом деле делаю, и приписывает мне что-то такое, что он сам вообразил, толком не посмотрев на мои картины. С таким суждением я не могу считаться, но я стараюсь объяснить, что я сам имел в виду.
«СЛАВА КПСС»
1975
Можете привести конкретный пример?
Приведу пример с картиной «Слава КПСС». Для меня это картина очень важная, одна из основных моих работ советской эпохи. Это формула советской идеологии, как я ее понимаю. Картина эта на первый взгляд представляет собой политический плакат — буквы, написанные по небу, никакой иронии, всё как есть.
Но все мои старания состояли в том, чтобы между этими красными буквами и облаками возникло пространство, дистанция, чтобы буквы не прилипали к облакам, а оказались отдельно. И как только оказывается, что они не связаны, сразу видно, что они противостоят друг другу, потому что буквы закрывают от нас небо и не пускают, не дают нам возможности туда войти.
В этом смысл визуального образа. Эти буквы страшно агрессивно владеют всем пространством между собой и нами, но за спиной у них существует совершенно другой мир — пространство свободы. Если этого не видеть, получается совершенно другая картина. Это недоразумение, которое постоянно возникает по отношению к моим работам.
Для меня всегда очень важно пространственное взаимодействие, конфликт между пространством и плоскостью. Не замечать его — значит просто не видеть моих картин.
Расскажите о последних крупных работах
Самое важное для меня из последнего — работа, которую я сделал во Франции, в Пиренеях, на заброшенном металлургическом заводе XIX века.
Пространство завода произвело на меня огромное впечатление своей трагичностью и вместе с тем небезнадежностью, потому что, с одной стороны, это брошенная сила, мощь, энергия, а с другой, ему пытаются придать новую жизнь, открыв на территории культурный центр.
Мне показалось, что это пространство очень похоже на то, что происходит в сегодняшней Европе и в России. Я сделал для них работу тоже из слов, это фраза «Все не так страшно» — двухметровые стальные буквы в четыре этажа, до крыши.
Буквы черные, толщина их примерно полметра, торцы — красного цвета, и когда мы видим их в ракурсе, появляются вспышки красного. Там в крыше есть окошки, через которые проникает свет, и он дает невероятный эффект. Получилось очень выразительно — напряженная, драматическая ситуация, образ тревоги, но в то же время не безнадежный. Я видел реакцию людей, которые приехали на открытие, — впечатление было сильным.
Буквы там русские?
Да.
Иностранцам это понятно?
Это вечный вопрос. Неважно, иностранцы или русские смотрят мои картины, потому что на самом деле восприятие начинается не с понимания, оно начинается с мгновенного эмоционального контакта. Не обязательно это должен быть восторг, наоборот, это может быть резкое, враждебное неприятие — это не страшно.
Вот если полное безразличие, если как на стенку посмотрел человек, никакими объяснениями не оживить. Этот первый момент — решающий. Но если сразу какой-то интерес возникает, любая реакция — недоумение, отрицание, вопрос, вот тогда следующим этапом будет понимание.
И тут иностранец прочтет, что эта фраза значит, и так же, как русский, будет всё понимать. К сожалению, в моем случае именно с русскими словами выходило наоборот в советское время.
Эти слова были настолько «горячие», связанные с сегодняшней ситуацией, что, прочтя фразу «Слава КПСС» или «Добро пожаловать», люди отворачивались от картины и уходили. Человек решал, что это политическое высказывание, и какие уж тут пространственные проникновения.
Когда я пытался что-то объяснять, мне говорили, что это блеф. В этом смысле у иностранцев есть преимущество. Моя судьба так сложилась, что сначала мои работы получили признание за границей, а потом уже здесь, в России.
«Что? Где? Когда?»
2006
Вам это обидно?
Нет. Почему мне это должно быть обидно? Сейчас в России ко мне очень хорошо относятся, любят, в Москве во всяком случае. А то, что началось это оттуда… Тогда, конечно, было обидно.
Говоря об искусстве второй половины ХХ века, вас объединяют с другими художниками вашего поколения в группу «нонконформистов» или «второго авангарда». Вы чувствуете себя частью этого поколения?
Конечно, мы были связаны, но, с другой стороны, у каждого было свое представление и об искусстве, и о своей задаче. Мы все представляли из себя художников, которые не хотят работать по указанию начальства. А уж кто чего хочет — позитивная программа была разная.
Вы были в Центре Помпиду на недавнем открытии выставки «Коллекция! Современное искусство в СССР и России 1950–2000 годов». Вам понравилось, как представлены работы?
Сложный вопрос. Я не обижен, поскольку там представлены одни из главных моих работ, они хорошо показаны, но от общей ситуации я не в восторге. Сам принцип отбора, когда музей получает то, что ему дарят, мне кажется сомнительным.
Очень большая редкость, чтобы коллекционер расстался с лучшими вещами, а в музее всё-таки должны быть лучшие работы.
Бывают счастливые исключения — Семенихины подарили мою действительно важную работу «Слава КПСС», но в целом я не думаю, что это правильный подход.
Выставка «Коллекция! Современное искусство в СССР и России 1950–2000 годов» Центр Помпиду
Париж
Источник: http://art-and-houses.ru/2016/11/18/erik-bulatov-ya-zaviduyu-hudozhnikam-s-talantom-legkogo-artistizma/
Загрузка...